19 октября 2020
10 ответов о дата-журналистике, которые помогут пиарщику в подготовке контента для СМИ
Во время пандемии цифры, данные и статистика стали востребованны, как никогда ранее. Еще более актуальной стала корректность и релевантность данных. Кто является источником информации, можно ли сравнивать цифры между собой, «бьются» ли они с предыдущей статистикой? Очевидно, что потребность в такой информации – это благодатная почва для развития дата-журналистики – направления, в основе которого лежит сбор, анализ и обработка данных для создания медиаматериалов. Сегодня у нас в PR Drive – интервью с Анастасией Валеевой – преподавателем, медиатренером и редактором проектов по журналистике данных, спикером фестиваля Go Viral 2020. Анастасия является директором программы «Журналистика и Массовые Коммуникации» Американского университета Центральной Азии, соосновательницей общественного фонда "Школа Данных" в Кыргызстане, ментором по дата-журналистике Internews Kyrgyzstan.
Мы поговорили с ней о том, как дата-журналистика развивается в регионе и в Казахстане, почему важно развивать это направление, какие этические вопросы встают перед СМИ, может ли раскрытие данных нести потенциальный вред обществу. Почему об этом направлении важно знать пиарщикам? Ответ достаточно очевиден. Если у вас есть возможность генерировать полезные и актуальные данные, поставлять их журналистам на регулярной основе, давать по ним экспертные мнения, то у медиа будет основа для материалов, а у вас – возможность получить освещение в СМИ.
О ТРЕНДАХ И ЛОКАЛЬНЫХ ОСОБЕННОСТЯХ
– Дата-журналистика в Центральной Азии – какие есть тренды и нюансы, технические особенности?
– Наступившая в марте пандемия и вызванный этим огромный поток информации и данных по коронавирусу – это было явление, которое мы хотели осмыслить как представители медиа-индустрии и поговорить об этом с коллегами.
У нас есть негосударственная организация «Школа Данных Кыргызстан», где мы занимаемся развитием дата грамотности – умения понимать данные и работать с ними.
Мы организовали серию разговоров про дата-журналистику в эпоху коронавируса и приглашали туда представителей разных стран нашего региона, в том числе из Центральной Азии. Мы заметили, что сама статистика очень сильно, к сожалению, зависит от политического контекста, и иногда в некоторых странах, в том числе в Беларуси, Таджикистане долгое время вообще не оглашалась эта статистика, или же коронавирус, скажем так, отрицался на государственном уровне.
В таких случаях о какой дата-журналистике может идти речь, с одной стороны? А с другой стороны, понятно, что надо что-то делать – с той статистикой, которую даёт государство, работать нельзя.
Например, в России в какой-то момент пошла заниженная статистика по коронавирусу перед голосованием за поправки в Конституцию, и похожие тренды мы замечали в разных странах Центральной Азии. Но зато можно было понять, что статистика публикуется неполная – люди могут знать, что она неполная, могут оценить это. Получается, что нужно искать другие средства, чтобы ими восполнить картину. Были попытки альтернативной оценки смертности, альтернативной оценки зараженных и погибших медиков и т.д.
Что касается Кыргызстана, где я живу и работаю, то у нас было, возможно, наилучшее из возможного в нашем регионе – это когда государство даёт данные, но выкладывает их не в машиночитаемом виде, не в таблице. И что сделали мои коллеги из Школы данных – они консолидировали данные, которые выкладывает штаб или министерство здравоохранения. Таким образом получалась таблица в виде открытых данных, которой могли пользоваться и журналисты, и исследователи, вплоть до международных исследователей (которые делают, например, симуляцию, и им нужны настоящие данные), и это оказалось очень полезным.
Проблема случилась, когда Кыргызстан решил объединить статистику по коронавирусу и пневмонии с 17 июля. C этого момента они перестали выкладывать статистику в детальном разрезе: по областям некоторые данные исчезли, и в связи с этим стало невозможно публиковать наши цифры, потому что государство их не публикует.
То есть я бы сказала, что для нашего региона и географического контекста характерны такие вещи, как неполная публикация данных, непостоянная методология, непрозрачная методология, что в целом затрудняет, иногда блокирует работу журналистов данных, потому что условно какой-то дэшборд – это надстройка, если нет фундамента, то не на чем его строить.
С другой стороны это, конечно, тоже вызов, возможность, потому что это попытка делать какие-то альтернативные подсчеты, попытка делать краудсорсинг и вовлекать людей на новом уровне, потому что пандемия предоставляет такой контекст, когда все вовлечены и есть больше шансов, что люди захотят поделиться информацией и вместе собрать данные.
– Дата-журналистика в Центральной Азии – какие есть тренды и нюансы, технические особенности?
– Наступившая в марте пандемия и вызванный этим огромный поток информации и данных по коронавирусу – это было явление, которое мы хотели осмыслить как представители медиа-индустрии и поговорить об этом с коллегами.
У нас есть негосударственная организация «Школа Данных Кыргызстан», где мы занимаемся развитием дата грамотности – умения понимать данные и работать с ними.
Мы организовали серию разговоров про дата-журналистику в эпоху коронавируса и приглашали туда представителей разных стран нашего региона, в том числе из Центральной Азии. Мы заметили, что сама статистика очень сильно, к сожалению, зависит от политического контекста, и иногда в некоторых странах, в том числе в Беларуси, Таджикистане долгое время вообще не оглашалась эта статистика, или же коронавирус, скажем так, отрицался на государственном уровне.
В таких случаях о какой дата-журналистике может идти речь, с одной стороны? А с другой стороны, понятно, что надо что-то делать – с той статистикой, которую даёт государство, работать нельзя.
Например, в России в какой-то момент пошла заниженная статистика по коронавирусу перед голосованием за поправки в Конституцию, и похожие тренды мы замечали в разных странах Центральной Азии. Но зато можно было понять, что статистика публикуется неполная – люди могут знать, что она неполная, могут оценить это. Получается, что нужно искать другие средства, чтобы ими восполнить картину. Были попытки альтернативной оценки смертности, альтернативной оценки зараженных и погибших медиков и т.д.
Что касается Кыргызстана, где я живу и работаю, то у нас было, возможно, наилучшее из возможного в нашем регионе – это когда государство даёт данные, но выкладывает их не в машиночитаемом виде, не в таблице. И что сделали мои коллеги из Школы данных – они консолидировали данные, которые выкладывает штаб или министерство здравоохранения. Таким образом получалась таблица в виде открытых данных, которой могли пользоваться и журналисты, и исследователи, вплоть до международных исследователей (которые делают, например, симуляцию, и им нужны настоящие данные), и это оказалось очень полезным.
Проблема случилась, когда Кыргызстан решил объединить статистику по коронавирусу и пневмонии с 17 июля. C этого момента они перестали выкладывать статистику в детальном разрезе: по областям некоторые данные исчезли, и в связи с этим стало невозможно публиковать наши цифры, потому что государство их не публикует.
То есть я бы сказала, что для нашего региона и географического контекста характерны такие вещи, как неполная публикация данных, непостоянная методология, непрозрачная методология, что в целом затрудняет, иногда блокирует работу журналистов данных, потому что условно какой-то дэшборд – это надстройка, если нет фундамента, то не на чем его строить.
С другой стороны это, конечно, тоже вызов, возможность, потому что это попытка делать какие-то альтернативные подсчеты, попытка делать краудсорсинг и вовлекать людей на новом уровне, потому что пандемия предоставляет такой контекст, когда все вовлечены и есть больше шансов, что люди захотят поделиться информацией и вместе собрать данные.
Анастасия Валеева
ОБ ЭТИЧНОСТИ
–Почему журналистика данных стала такой популярной с приходом пандемии? Она не теряет актуальности, практически заменив собой сторителлинг.
– Коронавирус и пандемия предоставили журналистам, с одной стороны, большие возможности, потому что это была огромная тема, которая интересовала всех в разных странах одновременно. Особенно это касалось журналистики данных, потому что сразу появлялась статистика по количеству зарегистрированных случаев. Это и были данные как таковые, то есть данные сразу вышли на передний план новостной повестки.
Но с другой стороны, с этим сразу же пришло много технических и этических вопросов к журналистике:
Что можно сравнивать между собой?
Какие цифры уместно сравнивать между собой?
Какие цифры не попадают в эту статистику?
Что мы можем сказать и как интерпретировать результаты, если мы изначально знаем, что всё это неидеальная статистика, неполная статистика?
И также этических вопросов, потому что, конечно, поднимались и вопросы раскрытия личных данных, надо было смотреть где это уместно, а где неуместно.
Как мы видим, разные страны и разные сообщества журналистов по-разному подходят к этой проблеме.
Ещё, что касается продуктов журналистики данных, было популярно и модно делать дэшборды, на которых показываются и меняются различные показатели в режиме реального времени, и какие-то симуляторы и прогнозы. Также в дата сообществе было много разговоров о том, что это не до конца этично делать такие подсчеты самому, поскольку, во-первых, надо консультироваться со специалистом, во-вторых, надо учитывать множество факторов: возраст населения, его конкретные социо-демографические показатели.
Поэтому, я думаю, что коронавирус, с одной стороны, дал огромные возможности журналистам и, в первую очередь, журналистам данных, а с другой стороны, он дал им новые сложности и вызовы, но это хорошо, так как любой вызов – это движение вперед.
– А какие ошибки совершались журналистами? Расскажите, пожалуйста, о кейсах.
– Когда дата-журналисты не смогли предсказать победу Трампа в 2016 году, потому что там они работали с результатами поллов и опросов, и было неочевидно, что победит Трамп, многие сказали, что дата-журналистика умерла. Однако дата-журналисты ответили, что те, кто так считает, просто не знают, что это такое. Дата-журналистика – это гораздо больше, чем предсказание президентских выборов, это только частный случай применения данных.
То же происходит и сейчас – идет повышенный интерес к цифрам, потому что это и есть новость. Как правило, количество именно новых случаев, или количество смертей – это и была та цифра, с которой люди начинали день. Все стремились узнать данные, и такой повышенный интерес к цифрам, конечно, спровоцировал и среди журналистов интерес к инфографике, к желанию сделать какую-то карту, визуализацию, к желанию поработать с этими цифрами. Мне кажется, что это только еще один толчок. Может быть, эти события привлекли кого-то нового в журналистику данных, но дата-журналистика – это гораздо больше, чем анализ цифр – это на самом деле рассказ о явлениях в обществе. Если кто-то хочет более широко и по-настоящему отследить последствия пандемии, то нужно гораздо больше работать со статистикой по всем другим отраслям и смотреть, как коронавирус изменил, повлиял, что он убавил, что прибавил: это касается и бюджета, и всех других заболеваний, не только коронавирусных, и всех сфер, которые так или иначе затронул коронавирус. Сейчас кажется, что это все сферы человеческой жизнедеятельности.
–Почему журналистика данных стала такой популярной с приходом пандемии? Она не теряет актуальности, практически заменив собой сторителлинг.
– Коронавирус и пандемия предоставили журналистам, с одной стороны, большие возможности, потому что это была огромная тема, которая интересовала всех в разных странах одновременно. Особенно это касалось журналистики данных, потому что сразу появлялась статистика по количеству зарегистрированных случаев. Это и были данные как таковые, то есть данные сразу вышли на передний план новостной повестки.
Но с другой стороны, с этим сразу же пришло много технических и этических вопросов к журналистике:
Что можно сравнивать между собой?
Какие цифры уместно сравнивать между собой?
Какие цифры не попадают в эту статистику?
Что мы можем сказать и как интерпретировать результаты, если мы изначально знаем, что всё это неидеальная статистика, неполная статистика?
И также этических вопросов, потому что, конечно, поднимались и вопросы раскрытия личных данных, надо было смотреть где это уместно, а где неуместно.
Как мы видим, разные страны и разные сообщества журналистов по-разному подходят к этой проблеме.
Ещё, что касается продуктов журналистики данных, было популярно и модно делать дэшборды, на которых показываются и меняются различные показатели в режиме реального времени, и какие-то симуляторы и прогнозы. Также в дата сообществе было много разговоров о том, что это не до конца этично делать такие подсчеты самому, поскольку, во-первых, надо консультироваться со специалистом, во-вторых, надо учитывать множество факторов: возраст населения, его конкретные социо-демографические показатели.
Поэтому, я думаю, что коронавирус, с одной стороны, дал огромные возможности журналистам и, в первую очередь, журналистам данных, а с другой стороны, он дал им новые сложности и вызовы, но это хорошо, так как любой вызов – это движение вперед.
– А какие ошибки совершались журналистами? Расскажите, пожалуйста, о кейсах.
– Когда дата-журналисты не смогли предсказать победу Трампа в 2016 году, потому что там они работали с результатами поллов и опросов, и было неочевидно, что победит Трамп, многие сказали, что дата-журналистика умерла. Однако дата-журналисты ответили, что те, кто так считает, просто не знают, что это такое. Дата-журналистика – это гораздо больше, чем предсказание президентских выборов, это только частный случай применения данных.
То же происходит и сейчас – идет повышенный интерес к цифрам, потому что это и есть новость. Как правило, количество именно новых случаев, или количество смертей – это и была та цифра, с которой люди начинали день. Все стремились узнать данные, и такой повышенный интерес к цифрам, конечно, спровоцировал и среди журналистов интерес к инфографике, к желанию сделать какую-то карту, визуализацию, к желанию поработать с этими цифрами. Мне кажется, что это только еще один толчок. Может быть, эти события привлекли кого-то нового в журналистику данных, но дата-журналистика – это гораздо больше, чем анализ цифр – это на самом деле рассказ о явлениях в обществе. Если кто-то хочет более широко и по-настоящему отследить последствия пандемии, то нужно гораздо больше работать со статистикой по всем другим отраслям и смотреть, как коронавирус изменил, повлиял, что он убавил, что прибавил: это касается и бюджета, и всех других заболеваний, не только коронавирусных, и всех сфер, которые так или иначе затронул коронавирус. Сейчас кажется, что это все сферы человеческой жизнедеятельности.
С этим сразу же пришло много технических и этических вопросов к журналистике:
Что можно сравнивать между собой?
Какие цифры уместно сравнивать между собой?
Какие цифры не попадают в эту статистику?
Что мы можем сказать и как интерпретировать результаты, если мы изначально знаем, что всё это неидеальная статистика, неполная статистика?
Что можно сравнивать между собой?
Какие цифры уместно сравнивать между собой?
Какие цифры не попадают в эту статистику?
Что мы можем сказать и как интерпретировать результаты, если мы изначально знаем, что всё это неидеальная статистика, неполная статистика?
О ЧЕЛОВЕЧНОСТИ
- Давайте поговорим о кейсах. Как работают журналисты с данными во время коронавируса? Как ведётся работа с визуализацией? Какие количественные и качественные методы используются?
- Мне кажется, что в связи с пандемией мы тоже можем наблюдать рост интересных заходов на дата-продукт. То есть мы столкнулись с ситуацией, когда данные вроде бы есть, и их очень много, но с другой стороны, ясно, что они неполные. Например, очень часто не было данных по смертности. Есть очень много хороших примеров из разных стран, как пытались оценить статистику реального уровня смертности, к примеру, по продажам ритуальных агентств, по продажам гробов или же со спутника посмотреть данные на кладбищах. Это заставило журналистов стать более изобретательными и найти другие точки входа, когда нет государственной статистики.
И еще один тренд – человечность. В этот раз более чем когда-либо все прочувствовали, что за каждой цифрой стоит человек. Это и так постоянно повторяется в дата-журналистике, но тут, когда у тебя есть «количество смертей», и ты реально понимаешь, что каждая единичка – это чья-то судьба, то очень многие журналисты старались преподнести читателям информацию так, чтобы люди не привыкали к цифрам о смертях.
Есть очень много трогательных и глубоких материалов, например, New York Times: когда количество погибших от коронавируса в США перевалило за 100 тысяч человек, они сделали целую полосу маленьких некрологов. Там было очень много человек, и про каждого журналисты написали пару слов, но это дало возможность понять, что это были живые люди. Типа: вот этот человек, его возраст, он очень любил играть в такую-то игру, или он был лидером вот такого-то сообщества волонтёров.
Или же проекты про погибших медиков, когда нам пытаются еще раз напомнить, что за каждой цифрой стоит судьба, жизнь, и дать попробовать прочувствовать каждую единичку из этой большой цифры как потерю. Было много таких гуманистичных проектов про людей, которых мы потеряли.
В Узбекистане журналисты-исследователи проводили опрос в телеграме среди своих читателей, как на них повлиял коронавирус. И это, мне кажется, тоже очень важно – не только собирать статистику государственную, но и работать с качественными данными:
Как это изменило нашу жизнь?
Как конкретно, что мы стали делать по-другому?
Что мы пережили эмоционально?
Это всё тоже важная информация, и это хорошо, что именно журналисты стали теми, кто стал это собирать.
Было бы хорошо, если бы центральноазиатское движение, или поток дата-журналистов, влились бы в общемировое движение в этом вопросе. В мире есть, условно, несколько дискуссий: американское течение (это всё есть в твиттере и на конференциях, которые они проводят), в Европе тоже есть сообщество, и мы стараемся сейчас развивать русскоязычное сообщество, чтобы Центральная Азия входила в общий регион с Восточной Европой и Закавказьем, чтобы всё быстрее развивалось. Чем больше возможностей обмениваться опытом между участниками сообщества, чем больше возможности коллабораций, тем легче и больше возможностей у нас сделать крутые продукты, которые в дальнейшем, я надеюсь, выйдут в том числе на мировую арену.
Мы в Школе данных некоторые проекты подаем на ежегодный конкурс Data Journalism Awards, и в общем-то туда нужно просто подать заявку, чтобы попасть в портретную галерею дата материалов. Пока я не могу сказать, что мы в Центральной Азии делаем что-то аутентичное.
Мы пока стараемся следить за трендами и как-то повторять. Это происходит благодаря местным энтузиастам. Например, во время пандемии были очень востребованы дэшборды, и в Казахстане такой регистр сделала дата-аналитик Мадина Баймуханова. В Кыргызстане мы собирали данные и публиковали открытые данные по коронавирусу.
Чтобы сделать прорыв, нужно, возможно, догнать сначала тех, кто в авангарде, научиться кодить людям здесь. Это потихоньку начинается, мне кажется, что «Азаттык» в Кыргызстане стал выдавать хорошие продукты, потому что у них в команде хороший дата-отдел, плюс, «Клооп» в Кыргызстане тоже, потому что опять же, у них есть хороший дата-отдел, где есть много программистов, и они делают дэш-борды, сервисы, боты, вот такие продукты, построенные на данных. Возможно, это такая инновация, которая скоро, надеюсь, «выстрелит».
- Давайте поговорим о кейсах. Как работают журналисты с данными во время коронавируса? Как ведётся работа с визуализацией? Какие количественные и качественные методы используются?
- Мне кажется, что в связи с пандемией мы тоже можем наблюдать рост интересных заходов на дата-продукт. То есть мы столкнулись с ситуацией, когда данные вроде бы есть, и их очень много, но с другой стороны, ясно, что они неполные. Например, очень часто не было данных по смертности. Есть очень много хороших примеров из разных стран, как пытались оценить статистику реального уровня смертности, к примеру, по продажам ритуальных агентств, по продажам гробов или же со спутника посмотреть данные на кладбищах. Это заставило журналистов стать более изобретательными и найти другие точки входа, когда нет государственной статистики.
И еще один тренд – человечность. В этот раз более чем когда-либо все прочувствовали, что за каждой цифрой стоит человек. Это и так постоянно повторяется в дата-журналистике, но тут, когда у тебя есть «количество смертей», и ты реально понимаешь, что каждая единичка – это чья-то судьба, то очень многие журналисты старались преподнести читателям информацию так, чтобы люди не привыкали к цифрам о смертях.
Есть очень много трогательных и глубоких материалов, например, New York Times: когда количество погибших от коронавируса в США перевалило за 100 тысяч человек, они сделали целую полосу маленьких некрологов. Там было очень много человек, и про каждого журналисты написали пару слов, но это дало возможность понять, что это были живые люди. Типа: вот этот человек, его возраст, он очень любил играть в такую-то игру, или он был лидером вот такого-то сообщества волонтёров.
Или же проекты про погибших медиков, когда нам пытаются еще раз напомнить, что за каждой цифрой стоит судьба, жизнь, и дать попробовать прочувствовать каждую единичку из этой большой цифры как потерю. Было много таких гуманистичных проектов про людей, которых мы потеряли.
В Узбекистане журналисты-исследователи проводили опрос в телеграме среди своих читателей, как на них повлиял коронавирус. И это, мне кажется, тоже очень важно – не только собирать статистику государственную, но и работать с качественными данными:
Как это изменило нашу жизнь?
Как конкретно, что мы стали делать по-другому?
Что мы пережили эмоционально?
Это всё тоже важная информация, и это хорошо, что именно журналисты стали теми, кто стал это собирать.
Было бы хорошо, если бы центральноазиатское движение, или поток дата-журналистов, влились бы в общемировое движение в этом вопросе. В мире есть, условно, несколько дискуссий: американское течение (это всё есть в твиттере и на конференциях, которые они проводят), в Европе тоже есть сообщество, и мы стараемся сейчас развивать русскоязычное сообщество, чтобы Центральная Азия входила в общий регион с Восточной Европой и Закавказьем, чтобы всё быстрее развивалось. Чем больше возможностей обмениваться опытом между участниками сообщества, чем больше возможности коллабораций, тем легче и больше возможностей у нас сделать крутые продукты, которые в дальнейшем, я надеюсь, выйдут в том числе на мировую арену.
Мы в Школе данных некоторые проекты подаем на ежегодный конкурс Data Journalism Awards, и в общем-то туда нужно просто подать заявку, чтобы попасть в портретную галерею дата материалов. Пока я не могу сказать, что мы в Центральной Азии делаем что-то аутентичное.
Мы пока стараемся следить за трендами и как-то повторять. Это происходит благодаря местным энтузиастам. Например, во время пандемии были очень востребованы дэшборды, и в Казахстане такой регистр сделала дата-аналитик Мадина Баймуханова. В Кыргызстане мы собирали данные и публиковали открытые данные по коронавирусу.
Чтобы сделать прорыв, нужно, возможно, догнать сначала тех, кто в авангарде, научиться кодить людям здесь. Это потихоньку начинается, мне кажется, что «Азаттык» в Кыргызстане стал выдавать хорошие продукты, потому что у них в команде хороший дата-отдел, плюс, «Клооп» в Кыргызстане тоже, потому что опять же, у них есть хороший дата-отдел, где есть много программистов, и они делают дэш-борды, сервисы, боты, вот такие продукты, построенные на данных. Возможно, это такая инновация, которая скоро, надеюсь, «выстрелит».
Анастасия Валеева
О КОРРЕКТНОСТИ ДАННЫХ
- Как отличить, что данные отображены корректно? Что статистика, превращенная в «историю с человеческим лицом», реальна и предоставлена экспертами и специалистами?
- На самом деле у зрителей и читателей тоже должно вырабатываться чувство дата-грамотности, и, возможно, пандемия этому поспособствовала, так как люди стали видеть больше графиков и визуализаций. Но важно, чтобы журналисты продолжали быть ответственными, чтобы они публиковали источник данных в виде ссылки, чтобы можно было пойти и посмотреть, кто опубликовал. В то же время если это какие-то подсчеты, например, влияние пандемии на образование, попытка что-то сопоставить, то методология подсчетов тоже должна быть максимально прозрачной и понятной. И вообще идет много таких советов в мире дата-журналистики, чтобы люди не делали сами каких-то собственных подсчетов, не посоветовавшись со специалистами. В частности, в случае с пандемией это эпидемиологи, надо обязательно с ними советоваться, иначе можно очень смелые вещи написать, но они потом будут абсолютно неправильными. Как раз когда идет пандемия, можно навлечь панику. Ответственность повышается, я думаю. Это еще один этический вызов для дата-журналистов.
При работе с любыми данными журналисту надо вырабатывать нюх, мы учим этому и стимулируем изначальную подозрительность, критическое мышление. Журналист должен проверять, откуда идут данные. К примеру, если какой-то человек выскажет мысль, никакой журналист не поставит её в заголовок, пока не проверит, что это за человек и действительно ли он может обладать такой информацией. То же самое с данными – добросовестные журналисты данных проверяют, откуда пришла информация – не только от какого источника, но и как информацию собирали.
У нас выходили статьи о том, почему падают случаи регистраций. Казалось бы, можно написать: классно, падают случаи регистраций, всё хорошо! Но на самом деле, если посмотреть в данных по тестированию, то тестов стало в разы меньше, и получается, мы не точно знаем, что падают случаи зарегистрированные. Возможно, что среди тех, кого не проверяют, тоже есть заболевшие.
Важно разбираться в методологии с критической точки зрения, в общем-то, это то, что журналист должен проделать до публикации. Он должен понять, что данные собраны так, что им можно доверять.
То же касается и бизнеса. Условно, можно работать с данными, которые дают опосредованное понимание поведения людей во время коронавируса, и это, например, Google-мобильность (Google предоставлял отчеты по мобильности), или же данные мобильных операторов по передвижению людей. На основе этого выходили материалы о том, как люди соблюдают самоизоляцию, чего они делают меньше, чего больше.
В принципе, тут важно понимать, как собирать информацию. Если же мы знаем, что информация была от сотового оператора, в которой не задействованы бизнес-интересы, то мы можем ее использовать, и это не пиар, а просто использование информации. Если же это какой-то отчет, который компания подготовила по своим продуктам и их потреблению, надо сравнить с другими подобными отчетами. Если есть данные, перепроверить информацию, потому что у такого отчета есть заказчик и есть ключевое сообщение, которое компания хочет донести (пиар-компонент). Надо критически относиться к источнику данных и к тому, как и кто собирает информацию.
- Как отличить, что данные отображены корректно? Что статистика, превращенная в «историю с человеческим лицом», реальна и предоставлена экспертами и специалистами?
- На самом деле у зрителей и читателей тоже должно вырабатываться чувство дата-грамотности, и, возможно, пандемия этому поспособствовала, так как люди стали видеть больше графиков и визуализаций. Но важно, чтобы журналисты продолжали быть ответственными, чтобы они публиковали источник данных в виде ссылки, чтобы можно было пойти и посмотреть, кто опубликовал. В то же время если это какие-то подсчеты, например, влияние пандемии на образование, попытка что-то сопоставить, то методология подсчетов тоже должна быть максимально прозрачной и понятной. И вообще идет много таких советов в мире дата-журналистики, чтобы люди не делали сами каких-то собственных подсчетов, не посоветовавшись со специалистами. В частности, в случае с пандемией это эпидемиологи, надо обязательно с ними советоваться, иначе можно очень смелые вещи написать, но они потом будут абсолютно неправильными. Как раз когда идет пандемия, можно навлечь панику. Ответственность повышается, я думаю. Это еще один этический вызов для дата-журналистов.
При работе с любыми данными журналисту надо вырабатывать нюх, мы учим этому и стимулируем изначальную подозрительность, критическое мышление. Журналист должен проверять, откуда идут данные. К примеру, если какой-то человек выскажет мысль, никакой журналист не поставит её в заголовок, пока не проверит, что это за человек и действительно ли он может обладать такой информацией. То же самое с данными – добросовестные журналисты данных проверяют, откуда пришла информация – не только от какого источника, но и как информацию собирали.
У нас выходили статьи о том, почему падают случаи регистраций. Казалось бы, можно написать: классно, падают случаи регистраций, всё хорошо! Но на самом деле, если посмотреть в данных по тестированию, то тестов стало в разы меньше, и получается, мы не точно знаем, что падают случаи зарегистрированные. Возможно, что среди тех, кого не проверяют, тоже есть заболевшие.
Важно разбираться в методологии с критической точки зрения, в общем-то, это то, что журналист должен проделать до публикации. Он должен понять, что данные собраны так, что им можно доверять.
То же касается и бизнеса. Условно, можно работать с данными, которые дают опосредованное понимание поведения людей во время коронавируса, и это, например, Google-мобильность (Google предоставлял отчеты по мобильности), или же данные мобильных операторов по передвижению людей. На основе этого выходили материалы о том, как люди соблюдают самоизоляцию, чего они делают меньше, чего больше.
В принципе, тут важно понимать, как собирать информацию. Если же мы знаем, что информация была от сотового оператора, в которой не задействованы бизнес-интересы, то мы можем ее использовать, и это не пиар, а просто использование информации. Если же это какой-то отчет, который компания подготовила по своим продуктам и их потреблению, надо сравнить с другими подобными отчетами. Если есть данные, перепроверить информацию, потому что у такого отчета есть заказчик и есть ключевое сообщение, которое компания хочет донести (пиар-компонент). Надо критически относиться к источнику данных и к тому, как и кто собирает информацию.
О ТРЕНДАХ В МЕДИА-КОНТЕНТЕ И ДАТА-ЖУРНАЛИСТИКЕ
- Какие тренды в медиа-контенте, в дата-журналистике вы можете отметить? Какие виды медиа-контента выделите? И в профессиональном плане дата-журналистики, как специальности – профессии будущего, что их драйвит? Какие задачи будут решать дата-журналисты? Почему это важно и насколько?
- Я думаю, что идет тренд на цифровую продукцию – digital content. Чем лучше конкуренция на каком-то отдельно взятом медиа-рынке, тем больше этот тренд. Нужно предлагать читателю не только статьи, но и контент на грани с entertainment-ом, какой-то может быть инфотейнмент: тесты, игры, приложения и, конечно, сервисы.
Многое из этого делается на данных, то есть идёт попытка предоставить информацию в наиболее удобном формате, например, сервис «Как найти школу?» или же сервисы, связанные с подотчетностью и прозрачностью государственных органов по закупкам или по выборам.
Как легко проверить кандидата: голосует ли он за те законы, про которые он говорил, что поддерживает эти точки зрения? Есть много задач, для выполнения которых нужно владеть навыками работы с данными, в том числе с фронт-энда, то есть навыки презентации этих данных в наиболее удобном виде.
Мне кажется, что до Центральной Азии доходит потихоньку этот тренд. По правде говоря, на Западе это далеко не новшество, но здесь, я надеюсь, будут всё более востребованными навыки обработки данных (анализ, скрейпинг - технология получения веб-данных путем их извлечения со страниц веб-ресурсов) и также презентации данных. В лучшем случае это JavaScript, как минимум – создание интерактивных графиков, дэшбордов и пр.
ОБ ЭНТУЗИАСТАХ ДАТА-ЖУРНАЛИСТИКИ
- Вы сказали, что у нас есть те, кто в авангарде всего этого движения в Центральной Азии. Перечислите, пожалуйста, кто именно двигает Центрально-Азиатский рынок дата-журналистики, рынок ли это, или это что-то вроде науки?
- Наверное, я предвзято буду высказываться, поскольку сама активно участвую в обучении журналистов. Я вижу, как растут дата-отделы «Азаттык», «Клооп». Подтягиваются «Кактус», «Политклиника» и «24.kg». Будем надеяться, что маленькие редакции также смогут найти ресурсы на развитие.
Мы следим и общаемся с коллегами, но я не вижу, чтобы было много продуктов или даже работ. Я вижу, что в Казахстане открываются обучающие программы по дата-журналистике в университетах – это очень хорошо, и я вижу, что проводятся тренинги периодически.
Мы были бы очень рады, если бы появилось больше негосударственных организаций, таких как «Школа данных Кыргызстан» в разных странах, чтобы мы могли сотрудничать. Чтобы раскачать эту область, нужно довольно большое системное усилие. Нужно чтобы СМИ были конкурентными. Например, в Кыргызстане очень маленький рынок, и он поддерживается донорами, а поддерживают почти всех. Поэтому это всё движется за счет энтузиастов. Может быть, в Казахстане появится такой кейс, когда внутри СМИ начнется конкуренция, и тогда внутри СМИ начнется развитие дата-журналистики.
ОБ ИСТОЧНИКАХ ДАННЫХ
Первый шаг, когда ты работаешь в сфере дата-журналистики, ты в первую очередь смотришь на государственную статистику, потому что это самое первое, доступное, и она, как правило, собрана по всей стране. Поэтому мы тоже проводили много разной работы с национальным статистическим комитетом, но если ты хочешь, чтобы сфера развивалась более широко, и особенно, когда у тебя кончаются эти государственные данные, тебе нужны другие игроки в этой экосистеме открытых данных, и да, это действительно и бизнесы, и негосударственные организации. То есть если это какой-нибудь кризисный центр, у них, как правило, самая актуальная статистика по обращениям. Возможно, что-то ещё у них есть. Это хороший игрок, его нельзя сбрасывать со счетов.
Но есть здесь свои проблемы: наши НГО недостаточно подкованы сами, чтобы собирать данные так, чтобы с ними было удобно работать. То есть, как правило, у них есть данные в ручном виде, в лучшем случае набранные текстом на компьютере.
Мало кто ведет таблицы, а журналистам нужны данные в таблицах, чтобы они могли с ними что-то делать. Получается, что нужно обучать этих игроков, чтобы они умели давать информацию.
Что касается бизнеса, то как раз-таки они, как правило, подкованы и собирают данные, особенно если мы говорим про банки – у них, конечно, есть эта грамотность, но с ними проблема такая, что они редко хотят делиться данными. Тут получается история: нужно проводить с ними достаточно много разговоров, чтобы дойти до взаимовыгодного понимания о том, почему им выгодно давать данные, и почему нам нужно их использовать. За границей уже делают такое.
Всё равно невозможно выехать только на государственных данных, очень часто нужно данные из разных источников сочетать между собой. Поэтому очень часто журналисты пользуются данными компаний, их исследований в том числе, много чего. Есть много источников помимо государственных данных.
У нас, я пытаюсь вспомнить, есть случаи, когда использовались данные сотового оператора «Мегакома» в Кыргызстане, чтобы оценить уровень самоизоляции. В принципе – это хороший пример, то, что оператор сотовой связи открыл данные. Мы бы хотели вести больше работы с сотовыми операторами, чтобы они часть данных раскрыли.
Просто на рынке есть недоверие между бизнес-конкурентами и партнёрами по раскрытию данных. Да и пользователи переживают, что их данные куда-то могут утечь. В том числе на государственном уровне есть утечки подобных данных.
Всегда есть способы защитить данные: можно анонимизировать статистику и выложить её так, чтобы нельзя было понять, кто это, какой конкретный человек. Поэтому желательно, чтобы банки и бизнес дошли до этого уровня, когда они захотят выкладывать данные и смогут их также защищать.
- Какие тренды в медиа-контенте, в дата-журналистике вы можете отметить? Какие виды медиа-контента выделите? И в профессиональном плане дата-журналистики, как специальности – профессии будущего, что их драйвит? Какие задачи будут решать дата-журналисты? Почему это важно и насколько?
- Я думаю, что идет тренд на цифровую продукцию – digital content. Чем лучше конкуренция на каком-то отдельно взятом медиа-рынке, тем больше этот тренд. Нужно предлагать читателю не только статьи, но и контент на грани с entertainment-ом, какой-то может быть инфотейнмент: тесты, игры, приложения и, конечно, сервисы.
Многое из этого делается на данных, то есть идёт попытка предоставить информацию в наиболее удобном формате, например, сервис «Как найти школу?» или же сервисы, связанные с подотчетностью и прозрачностью государственных органов по закупкам или по выборам.
Как легко проверить кандидата: голосует ли он за те законы, про которые он говорил, что поддерживает эти точки зрения? Есть много задач, для выполнения которых нужно владеть навыками работы с данными, в том числе с фронт-энда, то есть навыки презентации этих данных в наиболее удобном виде.
Мне кажется, что до Центральной Азии доходит потихоньку этот тренд. По правде говоря, на Западе это далеко не новшество, но здесь, я надеюсь, будут всё более востребованными навыки обработки данных (анализ, скрейпинг - технология получения веб-данных путем их извлечения со страниц веб-ресурсов) и также презентации данных. В лучшем случае это JavaScript, как минимум – создание интерактивных графиков, дэшбордов и пр.
ОБ ЭНТУЗИАСТАХ ДАТА-ЖУРНАЛИСТИКИ
- Вы сказали, что у нас есть те, кто в авангарде всего этого движения в Центральной Азии. Перечислите, пожалуйста, кто именно двигает Центрально-Азиатский рынок дата-журналистики, рынок ли это, или это что-то вроде науки?
- Наверное, я предвзято буду высказываться, поскольку сама активно участвую в обучении журналистов. Я вижу, как растут дата-отделы «Азаттык», «Клооп». Подтягиваются «Кактус», «Политклиника» и «24.kg». Будем надеяться, что маленькие редакции также смогут найти ресурсы на развитие.
Мы следим и общаемся с коллегами, но я не вижу, чтобы было много продуктов или даже работ. Я вижу, что в Казахстане открываются обучающие программы по дата-журналистике в университетах – это очень хорошо, и я вижу, что проводятся тренинги периодически.
Мы были бы очень рады, если бы появилось больше негосударственных организаций, таких как «Школа данных Кыргызстан» в разных странах, чтобы мы могли сотрудничать. Чтобы раскачать эту область, нужно довольно большое системное усилие. Нужно чтобы СМИ были конкурентными. Например, в Кыргызстане очень маленький рынок, и он поддерживается донорами, а поддерживают почти всех. Поэтому это всё движется за счет энтузиастов. Может быть, в Казахстане появится такой кейс, когда внутри СМИ начнется конкуренция, и тогда внутри СМИ начнется развитие дата-журналистики.
ОБ ИСТОЧНИКАХ ДАННЫХ
Первый шаг, когда ты работаешь в сфере дата-журналистики, ты в первую очередь смотришь на государственную статистику, потому что это самое первое, доступное, и она, как правило, собрана по всей стране. Поэтому мы тоже проводили много разной работы с национальным статистическим комитетом, но если ты хочешь, чтобы сфера развивалась более широко, и особенно, когда у тебя кончаются эти государственные данные, тебе нужны другие игроки в этой экосистеме открытых данных, и да, это действительно и бизнесы, и негосударственные организации. То есть если это какой-нибудь кризисный центр, у них, как правило, самая актуальная статистика по обращениям. Возможно, что-то ещё у них есть. Это хороший игрок, его нельзя сбрасывать со счетов.
Но есть здесь свои проблемы: наши НГО недостаточно подкованы сами, чтобы собирать данные так, чтобы с ними было удобно работать. То есть, как правило, у них есть данные в ручном виде, в лучшем случае набранные текстом на компьютере.
Мало кто ведет таблицы, а журналистам нужны данные в таблицах, чтобы они могли с ними что-то делать. Получается, что нужно обучать этих игроков, чтобы они умели давать информацию.
Что касается бизнеса, то как раз-таки они, как правило, подкованы и собирают данные, особенно если мы говорим про банки – у них, конечно, есть эта грамотность, но с ними проблема такая, что они редко хотят делиться данными. Тут получается история: нужно проводить с ними достаточно много разговоров, чтобы дойти до взаимовыгодного понимания о том, почему им выгодно давать данные, и почему нам нужно их использовать. За границей уже делают такое.
Всё равно невозможно выехать только на государственных данных, очень часто нужно данные из разных источников сочетать между собой. Поэтому очень часто журналисты пользуются данными компаний, их исследований в том числе, много чего. Есть много источников помимо государственных данных.
У нас, я пытаюсь вспомнить, есть случаи, когда использовались данные сотового оператора «Мегакома» в Кыргызстане, чтобы оценить уровень самоизоляции. В принципе – это хороший пример, то, что оператор сотовой связи открыл данные. Мы бы хотели вести больше работы с сотовыми операторами, чтобы они часть данных раскрыли.
Просто на рынке есть недоверие между бизнес-конкурентами и партнёрами по раскрытию данных. Да и пользователи переживают, что их данные куда-то могут утечь. В том числе на государственном уровне есть утечки подобных данных.
Всегда есть способы защитить данные: можно анонимизировать статистику и выложить её так, чтобы нельзя было понять, кто это, какой конкретный человек. Поэтому желательно, чтобы банки и бизнес дошли до этого уровня, когда они захотят выкладывать данные и смогут их также защищать.
Может быть, в Казахстане появится такой кейс, когда внутри СМИ начнется конкуренция, и тогда внутри СМИ начнется развитие дата-журналистики.
О ДАТА-ИСКУССТВЕ И ДАТА-ГУМАНИЗМЕ
- Дата-журналистика – это наука, расскажите про коллаборации между дата-журналистикой и различными видами искусства или какими-то другими сферами?
Есть такое направление, оно называется дата-арт. В общем-то это на стыке искусства и визуализации данных. То есть если в журналистике нам нужно представить данные максимально понятно, то есть такое направление, которое преобразует и преображает данные, где иногда получается что-то очень красивое. В таком случае первоначальные данные уже невозможно прочитать на исходном продукте, но это всё равно туда заложено. Данными может быть всё, что угодно: панно, мозаика, картина, даже платье, данные можно вшить даже в ткань, то есть очень много попыток очеловечить данные, сделать их более эмоциональными. И еще есть направление data-humanism – это тоже попытка прочувствовать человека за данными. Думаю, этот тренд только усилится в ближайшее время.
Дата-журналистика, возможно, станет не то чтобы менее научной, но она станет более человечной. Мне кается, она всегда стремится туда, но, это усилится в будущее время – данные станут еще ближе, еще понятнее.
- Что отличает дата-гуманизм от других трендов, которые были до его появления? Что стоит за дата-гуманизмом?
- Есть новое модное понятие Life Logging – это когда много-много чего в нашей жизни фиксируется, в том числе в телефоне: количество минут, которые мы проводим в приложениях, локации и пр., но можно это делать более осознанно. Можно куда-то записывать количество кружек кофе, к примеру, которые ты выпил, или показатели пробежек утром. И дата-гуманизм – это попытка сделать более явной эту связь между человеком и циферкой, которую он сгенерировал. Иногда, если это какой-то продукт, то он должен показывать человеку насколько влияет, условно, его сон на его продуктивность. Или вот он вышел из дома, к примеру, и по количеству социальных контактов он понимает, что был насыщенный день. Это попытка очеловечить сам процесс создания данных. Чтобы, возможно, люди перестали этого бояться и чтобы они научились чувствовать эмпатию к цифрам. Это довольно сложно, мне кажется, что это какой-то навык, к которому мы идём, и дата-гуманизм он, мне кажется, на это направлен.
О ПОТЕНЦИАЛЬНОМ ВРЕДЕ
- Может ли дата-журналистика навредить человеку?
- Мне кажется, если мы говорим про принцип типа «Не навреди!», то это этика журналистики - мы затрагиваем область этики и пытаемся заглянуть в будущее. Я могу сказать, что то, где находится дата-журналистика и этика сейчас, в разных странах работает по-разному.
Где-то на самом деле нужно открывать больше данных, и многие истории еще не сделаны, и много информации еще не раскрыто, а где-то уже идет разговор о том, что если раскрыть частные данные о школе, о результатах тестирований вплоть до классов, то это может плохо повлиять на развитие районов, потому что родители будут стремиться к переезду, или стремиться отдать детей в школу с максимально лучшими результатами. В тех странах, где уже раскрыты общие данные, идет разговор о том, кому давать дизагреггированные данные. Это разговор, который зависит от того, где мы находимся.
То есть сначала нужно прийти к тому, что надо раскрыть информацию, а потом нужно установить какие-то механизмы для того, чтобы обеспечить безопасность или этику.
Например, много разговоров идет о том, чтобы дата-наука, все алгоритмы, которые принимают какие-либо решения насчет нашей жизни, чтобы они были максимально открытыми, потому что, как мы видим, они не всегда этичны. Опять же, это, конечно же, касается только тех стран, где такие механизмы уже применяются, например, где применяется нейронная сеть, чтобы определить, брать человека на работу, или нет. Тогда, конечно, нужно чтобы она работала так, чтобы она не выбирала только мужчин, потому что это будет сексизм.
Мне кажется, что эта проблема здесь еще не стоит в контексте Центральной Азии. Наша проблема – это раскрытие информации, прозрачность, диалог между тем, кто даёт данные и тем, кто обрабатывает их. То есть, мы все еще идем к открытости, а обычно после открытости люди уже обговаривают какие-то границы.
Если дата-журналисты дают в материалах какие-то советы, рекомендации, то здесь нужно быть предельно осторожным, и лучше всего советоваться со специалистами перед тем, как публиковать какую-либо рекомендацию для человеческого поведения, или выбора в чем-либо, будь то бюджет или здоровье.
В частности, когда это было про коронавирус, всё равно мы транслировали точку зрения врачей и никто (имеются в виду дата-журналисты) не брал на себя смелость писать, что вирус не опасен. То есть надо исходить из здравого смысла. Было бы совсем плохо взять данные Таджикистана и сказать: «Смотрите, там так мало случаев, так что совершенно не опасно в Таджикистане». К счастью, таких случаев не было, не было таких материалов. Думаю, всё нормально, просто нужно двигаться дальше.
Часто дата-журналистика несет в себе рекомендательный характер. Когда материал описывает проблему, если это глубокий материал, он также ищет причину возникновения и в конце довольно часто даёт какие-то рекомендации.
Иногда это рекомендации людям. Например, в самом начале пандемии было много журналистских материалов о том, почему важно оставаться дома. Иногда эти материалы были как симуляторы, например, шарик вышел из дома, и раз-раз – всех перезаражал.
Иногда это была кривая – график, который показывает, как будет распространяться пандемия без изоляции (очень высокая парабола / статистика) и если изолироваться (более сглаженная).
Таким образом объяснялось, что надо сидеть дома, чтобы кривую сгладить, чтобы больницы не лопнули. Естественно, это рекомендация, объяснение, почему мы все должны сидеть дома. Журналисты это не сами придумали, а подготовили на основе научных рекомендаций, мнений медиков.
- Дата-журналистика – это наука, расскажите про коллаборации между дата-журналистикой и различными видами искусства или какими-то другими сферами?
Есть такое направление, оно называется дата-арт. В общем-то это на стыке искусства и визуализации данных. То есть если в журналистике нам нужно представить данные максимально понятно, то есть такое направление, которое преобразует и преображает данные, где иногда получается что-то очень красивое. В таком случае первоначальные данные уже невозможно прочитать на исходном продукте, но это всё равно туда заложено. Данными может быть всё, что угодно: панно, мозаика, картина, даже платье, данные можно вшить даже в ткань, то есть очень много попыток очеловечить данные, сделать их более эмоциональными. И еще есть направление data-humanism – это тоже попытка прочувствовать человека за данными. Думаю, этот тренд только усилится в ближайшее время.
Дата-журналистика, возможно, станет не то чтобы менее научной, но она станет более человечной. Мне кается, она всегда стремится туда, но, это усилится в будущее время – данные станут еще ближе, еще понятнее.
- Что отличает дата-гуманизм от других трендов, которые были до его появления? Что стоит за дата-гуманизмом?
- Есть новое модное понятие Life Logging – это когда много-много чего в нашей жизни фиксируется, в том числе в телефоне: количество минут, которые мы проводим в приложениях, локации и пр., но можно это делать более осознанно. Можно куда-то записывать количество кружек кофе, к примеру, которые ты выпил, или показатели пробежек утром. И дата-гуманизм – это попытка сделать более явной эту связь между человеком и циферкой, которую он сгенерировал. Иногда, если это какой-то продукт, то он должен показывать человеку насколько влияет, условно, его сон на его продуктивность. Или вот он вышел из дома, к примеру, и по количеству социальных контактов он понимает, что был насыщенный день. Это попытка очеловечить сам процесс создания данных. Чтобы, возможно, люди перестали этого бояться и чтобы они научились чувствовать эмпатию к цифрам. Это довольно сложно, мне кажется, что это какой-то навык, к которому мы идём, и дата-гуманизм он, мне кажется, на это направлен.
О ПОТЕНЦИАЛЬНОМ ВРЕДЕ
- Может ли дата-журналистика навредить человеку?
- Мне кажется, если мы говорим про принцип типа «Не навреди!», то это этика журналистики - мы затрагиваем область этики и пытаемся заглянуть в будущее. Я могу сказать, что то, где находится дата-журналистика и этика сейчас, в разных странах работает по-разному.
Где-то на самом деле нужно открывать больше данных, и многие истории еще не сделаны, и много информации еще не раскрыто, а где-то уже идет разговор о том, что если раскрыть частные данные о школе, о результатах тестирований вплоть до классов, то это может плохо повлиять на развитие районов, потому что родители будут стремиться к переезду, или стремиться отдать детей в школу с максимально лучшими результатами. В тех странах, где уже раскрыты общие данные, идет разговор о том, кому давать дизагреггированные данные. Это разговор, который зависит от того, где мы находимся.
То есть сначала нужно прийти к тому, что надо раскрыть информацию, а потом нужно установить какие-то механизмы для того, чтобы обеспечить безопасность или этику.
Например, много разговоров идет о том, чтобы дата-наука, все алгоритмы, которые принимают какие-либо решения насчет нашей жизни, чтобы они были максимально открытыми, потому что, как мы видим, они не всегда этичны. Опять же, это, конечно же, касается только тех стран, где такие механизмы уже применяются, например, где применяется нейронная сеть, чтобы определить, брать человека на работу, или нет. Тогда, конечно, нужно чтобы она работала так, чтобы она не выбирала только мужчин, потому что это будет сексизм.
Мне кажется, что эта проблема здесь еще не стоит в контексте Центральной Азии. Наша проблема – это раскрытие информации, прозрачность, диалог между тем, кто даёт данные и тем, кто обрабатывает их. То есть, мы все еще идем к открытости, а обычно после открытости люди уже обговаривают какие-то границы.
Если дата-журналисты дают в материалах какие-то советы, рекомендации, то здесь нужно быть предельно осторожным, и лучше всего советоваться со специалистами перед тем, как публиковать какую-либо рекомендацию для человеческого поведения, или выбора в чем-либо, будь то бюджет или здоровье.
В частности, когда это было про коронавирус, всё равно мы транслировали точку зрения врачей и никто (имеются в виду дата-журналисты) не брал на себя смелость писать, что вирус не опасен. То есть надо исходить из здравого смысла. Было бы совсем плохо взять данные Таджикистана и сказать: «Смотрите, там так мало случаев, так что совершенно не опасно в Таджикистане». К счастью, таких случаев не было, не было таких материалов. Думаю, всё нормально, просто нужно двигаться дальше.
Часто дата-журналистика несет в себе рекомендательный характер. Когда материал описывает проблему, если это глубокий материал, он также ищет причину возникновения и в конце довольно часто даёт какие-то рекомендации.
Иногда это рекомендации людям. Например, в самом начале пандемии было много журналистских материалов о том, почему важно оставаться дома. Иногда эти материалы были как симуляторы, например, шарик вышел из дома, и раз-раз – всех перезаражал.
Иногда это была кривая – график, который показывает, как будет распространяться пандемия без изоляции (очень высокая парабола / статистика) и если изолироваться (более сглаженная).
Таким образом объяснялось, что надо сидеть дома, чтобы кривую сгладить, чтобы больницы не лопнули. Естественно, это рекомендация, объяснение, почему мы все должны сидеть дома. Журналисты это не сами придумали, а подготовили на основе научных рекомендаций, мнений медиков.
О ЛОКАЛИЗАЦИИ ДАННЫХ
- Люди любят персонифицированные данные, по своему городу, локации, где находятся, стране, либо по тем праздникам, которые они отмечают. В разрезе этой персонификации, что в Центральной Азии играет роль, что не играет? Мы такие же, как все остальные? Что вы отметили за время работы в последнее время?
- Относительно медиа-потребления в регионе все так же, как и в других странах. Людям всегда интересно посмотреть: «А что у меня на улице? А что у меня в городе происходит?» То есть если выбор – это данные по всей стране или детальные данные по городу, району, то, конечно, чем более близко данные относятся к читателю, тем они ему интереснее. Но как раз поэтому изначальные данные должны быть хорошие. Там должны быть все города, все области и вся страна. Если у нас будут более качественные данные, мы сможем сделать контент, который будет более интересен нашим пользователям.
- Дата-журналистика это локальная специализация, или нет?
- Есть, к примеру, один большой дата-сет по всем районам или по всем городам. Нужно работать с большим дата-сетом и прикручивать к нему возможность поиска, то есть, как правило, это не настолько локальная история, которую ты рассказываешь: ты рассказываешь не одну историю, ты рассказываешь сразу 100 историй, а читатель сам выбирает, какая ему интересна.
Тут как раз возможны коллаборации с местными журналистами. Например, ты видишь какой-то тренд, который происходит в каком-то регионе, ты можешь попросить местного журналиста найти и рассказать эту историю. Но, дата-журналист должен работать на всех уровнях приближения, то есть не только узко локально, но он должен уметь и выше подняться, и ниже… Я бы никогда не стала отказываться от общенациональных данных.
- Люди любят персонифицированные данные, по своему городу, локации, где находятся, стране, либо по тем праздникам, которые они отмечают. В разрезе этой персонификации, что в Центральной Азии играет роль, что не играет? Мы такие же, как все остальные? Что вы отметили за время работы в последнее время?
- Относительно медиа-потребления в регионе все так же, как и в других странах. Людям всегда интересно посмотреть: «А что у меня на улице? А что у меня в городе происходит?» То есть если выбор – это данные по всей стране или детальные данные по городу, району, то, конечно, чем более близко данные относятся к читателю, тем они ему интереснее. Но как раз поэтому изначальные данные должны быть хорошие. Там должны быть все города, все области и вся страна. Если у нас будут более качественные данные, мы сможем сделать контент, который будет более интересен нашим пользователям.
- Дата-журналистика это локальная специализация, или нет?
- Есть, к примеру, один большой дата-сет по всем районам или по всем городам. Нужно работать с большим дата-сетом и прикручивать к нему возможность поиска, то есть, как правило, это не настолько локальная история, которую ты рассказываешь: ты рассказываешь не одну историю, ты рассказываешь сразу 100 историй, а читатель сам выбирает, какая ему интересна.
Тут как раз возможны коллаборации с местными журналистами. Например, ты видишь какой-то тренд, который происходит в каком-то регионе, ты можешь попросить местного журналиста найти и рассказать эту историю. Но, дата-журналист должен работать на всех уровнях приближения, то есть не только узко локально, но он должен уметь и выше подняться, и ниже… Я бы никогда не стала отказываться от общенациональных данных.
Интервью провела и записала
при содействии организаторов Go Viral 2020
при содействии организаторов Go Viral 2020
Диляра Даулет
Специалист по PR